 | |||||||
|
(неоконченное) В 30-х годах прошлого века в маленькой деревне Курдякино Тверской губернии жила-была маленькая девочка по имени Маленькая-Девочка-В-Голове-Дырка. Вообще-то при рождении мама с папой дали ей милое имя Даздрамеждень, но после того, как в нежном возрасте трех лет соседский мальчик Костя-Нос ржавым костылем пробил ей аккуратное отверстие над правой бровью, односельчане ее иначе и не называли. А условия - сами понимаете - никакие, коллективизация, голод, пьянство поголовное - негде взять девочке надлежащей первой помощи. Заткнуле ей дырочку соломой - чтобы мозгли не вытекли - да и выгнали на двор - в пыли с ребятишками дальше играть. А пыль то была не простая, ой не простая, а жирная, черноземная. И завелись от пыли, да и от соломки, надо думать тоже, в головке у Даздрамеждни червячки. Разные они были. Одни - белые, с черными головками, безглазые. Они слепо ползали по извилинам и складкам молодого неокрепшего мозга, тыкались куда попало, щекотались и вызывали в сознании девочки яркие эротичекские образы. Другие червячки были мохнатенькими, как шоколадки, с большими голубыми глазами с пушистыми ресничками, которые росли у них прямо на радужке и даже зрачке. Щекотка от них была куда интенсивнее и эротические образы, вызванные ею, часто переходили прямо таки сказать - в разряд порнографических. И жил еще в Маленькой-Девочке-В-Голове-Дырка гигантский червь Корней, который по ночам светился зеленым светом, и снились ей тогда жуткие кошмары, от которых она к пяти годам и поседела. Мама Маленькой-Девочки-В-Голове-Дырка была очень доброй, набожной женщиной. Она очень любила свою дочку, несмотря на то, что та часто не могла понять, за что же ее мама так часто бьет. Но это не расстраивало маму, и она даже никогда не била девочку по голове, опасаясь Червя Корнея. Она просто валила ее на заплеванный подсолнечной шелухой пол и била в живот ногами, крича при этом: "Боже мой, в кого ж ты такая уродилась-то???". Повторяю - она было очень набожная женщина. А папы у Маленькой-Девочки-В-Голове-Дырка не было: он погиб за четыре года до ее рождения, попав под нож комбайна во время жатвы. В Москве потом долго удивлялись необычному розовому оттенку батонов хлеба, продававшихся в "Булочной №114", что на улице Пролетарского Гнева. Назначили даже расследование, да так ни до чего и не дознались. Зато у Маленькой-Девочки-В-Голове-Дырка была бабушка, которая жила на пасеке, в лесу, неподалёку от Курдякино. Бабушку звали Агафья-Пол-Лица, был у нее один глаз и шестнадцать превосходных, не тронутых кариесом зубов. Чем объяснялся такой феномен - история умалчивает, но помогал он ей в работе пасечником весьма и весьма порядочно. На обнаженном срезе половины лица Даздрамежденина бабушка переносила рои в новые ульи и весело и радостно было смотреть, как ком пчел задорно жужжал и шгевелился, цепляясь тысячами мохнатых лапок за волоконца мяса и лохмотья кожи ее нессиметричной головы. Как-то раз, веселым августовским днем, когда утомленные дворняги уже давно спали, спасаясь от жары и мух под ветхими крылечками покосившихся курдяковских изб, мама позвала Маленькую-Девочку-В-Голове-Дырка в хату, деловито повалила на заплеванный подсолнечной шелухой пол, пнула два раза в живот (что ту сильно удивило - обычно ей доставлось больше) и сказала:
- Боже мой, в кого ж ты такая уродилась-то?.. И папа у тебя был нормальный, и я вроде не совсем дура, а бабушка уж и совсем заслуженный человек, член партии с 19-го года. Так что вставай, бери вот эту торбу - в ней мухоморы для заварухи - и марш на пасеку! Да не натряси в торбу червей, а то погрызут всю заваруху - бабушка недовольна будет! И канай, канай отсюда, глаза б мои тебя не видели... Делать нечего, Даздрамеждень поднялась на свои скрученные рахитом ножки, напялила на худые плечики торбу, поправила на голове издающий неприятный запах кляп из гнилой соломы и зашагала вяло в направлении леса. По дороге она внимательно прислушивалась к своим ощущениям и, когда очередной белый безглазый червяк с черной головкой тыкался в еще живое нервное окончание ее умирающего мозга, тихонько бурчала: - бур-бур-бур..., - и закатывала глаза. Слева от тропинки, которая вдалеке, извиваясь, ичезала под деревьями, Маленькая-Девочка-В-Голове-Дырка вдруг заметила двух грязных небритых мужиков явно нерусской внешности, одетых в замасленные ватники. То ли потому, что переговаривались они на незнакомом для нее языке, то ли по сигаретам Winston, зажатых в их прокуренных кривых зубах, она решила, что это два американских шпиона, которых прислали из райцентра на перевоспитание. Перевоспитываться шпионы явно не собирались. В этот момент за комком гнилой соломы случилась очередная дислокация и по поверхности серой, с желтыми подтеками, рыхлой массы мозга Маленькой-Девочки-В-Голове-Дырка прошуршал всеми своими ворсиками шоколадный чрвячок, хлопнул два раза ресничками и затрясся в ритуальном танце. От такого шторма нейронов Даздрамежднь затрясла всеми частями своего кислого тела, вывалила язык и начала громко и отрывисто ворковать: - ВОРК! ВОРК!!!! ВООООООРК!!!!!!!!!! - после чего выпустила короткую струйку горячей мочи на пыль тропинки. Очеь странным образом подействовало воркование Маленькой-Девочки-В-Голове-Дырка на иностранных шпионов. Сигареты вывалились из их раскрывшихся в немом крике ртов и, шипя, упали в радиактивное сено. Сами американцы подорвались, подхватили ржавые мотыги, которые валялись у них под ногами, и пустились со всех ног в направлении колхозной фермы. Девочка пошла дальше по тропинке. За спиной у нее занимался пожар. Пожар стремительно разрастался - август был на удивление сухим - и широким полукольцом охватывал Курдяки. Шелудивые дворняги, спокойно выкусывавщие блох под своими крылечками, насторожились, обиженно подняли гноящиеся глаза к быстро теменющему от дыма небу и завыли. Но было поздно. Через минуту первые из них, пытавшиеся прорваться сквозь полосу огня, лежали черными обугленными тушками на том, что еще недавно было травой. Те, что поосторожнее, визжали, пытаясь выскочить из тлеющих шкурок, блохи в их шерсти весело и звонко лопались от жара. Через десять минут все было кончено. Курдякино больше не существовало. Кривыми рогами черных критских быков то там то сям дыимлись печные трубы. У самой неказистой из них - на месте бывшей избы Маленькой-Девочки-В-Голове-Дырка лежала обугленная челюсть с пульпитом в правой нижней шестерке - все что осталось от набожной мамы сиротки. Сама же девочка ничего этого не знала - то бурча, то воркуя, она продолжала свой нелегкий путь к пасеке Агафьи-Пол-Лица. Вокруг нее весело шумели покрытой тяжелой августовской пылью листвой деревья, ромашки тянули к солнцу свои желто-белые цветки, заросли Иван-чая дурманили голову девочки своим медовым ароматом. Надсадно где-то каркала ворона, оплакивая деревню Курдякино, но этого девочка, конечно же, не знала. Весь мир ей казался по-весеннему чистым и прекрасным, рахитичные ее ножки весело шлепали по тропинке, поднимая маленькие серые облачка тонкой пыли. Сначала редко, а потом все чаще и ближе слышалось жужжание - это бабушкины подопечные выполняли план Второй Пятилетки. Наконец, меж густыми кустами орешника, показалась потемневшая от старости покосившаяся калитка пасеки. На ней красовался прибитый на один гвоздь плакат "Решения XXVII съезда партии - в жизнь!", незвестно как попавший в эти глухие края этого глухого предвоенного времени. Чуть ниже калитка была перетянута ярко-желтой лентой с черной надписью "NY POLICE. DO NOT TRESPASS!". Английского Маленькая-Девочка-В-Голове-Дырка не знала, и поэтому она со скрипом отворила калитку и легкой походкой вступила во владения Агафьи-Пол-Лица. Её тут же окутала волна запахов и звуков. Запахов - теплого меда, жасмина, сосновой смолы и того непередаваемого аромата мазута, который знают и ценят только коренные железнодорожники. Мазутом были пропитаны шпалы, составляющие основу бабушкиной землянки. Деловито жужжали рабочие пчелы, неся нектар в родные ульи, самодовольно гудели тяжелые августовские трутни, тоненько пищали осы, отгоняемые охраной от границ пасеки. Бабушки не было видно. Медленно, сгибаясь под тяжестью торбы с мухоморами, Даздрамеждень пошла вдоль нескончаемого ряда ульев. Ульи были самые разные, выдержанные в стилях разных стран и эпох - вместе они являли собой весьма живописную картину балагана, цирка на колесах или воскресного базара в крупном райцентре. Здесь грубые постройки времен войн Алой и Белой Розы соседствовали с ажурным бамбуком индийских пагод, возносящиеся к облакам шпили готических храмов теснили плоские крыши петербургского барокко. Все это перемежалось серым унынием черноземной глубинки, дранками и неровными квадратами отверстий летка. Именно здесь, в этом царстве дисгармоничной гармонии и царствовала Агафья-Пол-Лица. Звенящее жужжание... |
|
|||||
| |||||||
